Ваня (в кучерском армячке): «Папаша! кто строил эту дорогу?» Папаша (в пальто на красной подкладке): «Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!» Эрудированный читатель — тот, кто учился не у Википедии, а у тех еще педагогов — сходу узнал эпиграф к «Железной дороге» Некрасова. Он же, несомненно, помнит: поэт с мнением генерала, ехавшего с ним в поезде из одной столицы империи в другую, был в корне не согласен. Мол, никакой не граф, а народ, простолюдины, работавшие в немыслимо тяжелых условиях.

По рельсам чугунным

Время примирило противника и столпа той власти. Устранив ту власть. Потом другую… Время, оно, как бег на месте у Высоцкого, — общепримиряюще. Не потому что «стирает города и цивилизации» и «все там будем». А потому что за давностию лет позволяет абстрагироваться от политической конъюнктуры. А, абстрагировавшись, кивнуть генералу: конечно же, граф. Похлопать по плечу поэта: бесспорно, народ. Просто не сразу, не вдруг и не все доросли до понимания: граф — это тоже народ. Один. В одном государстве живущий. За государство радеющий. Хоть и каждый по-своему.
Впрочем, опытный читатель уже мог догадаться: ни железная дорога (даже ее Могилевское отделение), ни Николай Алексеевич, в частности, или поэзия в целом к нашему разговору отношения не имеют. Почти.

Старость — не радость

Я, знаете ли, любил брюзжать. То есть — поверим толковому словарю — «надоедливо, с раздражением ворчать, выражать недовольство чем-либо». Ну, как — «чем-либо»? Чем угодно! Но с определенного момента это мне разонравилось.
Кто-то скажет: «Постарел!» И будет прав. В узком смысле: я, если еще и юный, то уж никак не молодой. Вот он меня понял. А в широком смысле? В том, что с возрастом сам Бог велел брюзжать поменьше?

На первый взгляд, единственное, что можно сказать: неправда ваша, старение — не аргумент. Конечно, бывают юноши и юницы, вечно недовольные самим фактом существования. Своего в этом мире и самого этого мира. Однако во все времена брюзжание было прерогативой стареющего поколения. Тому есть причины, достаточно очевидные, чтобы их подробно разбирать. Кратко: наше небо было голубее, а трава — зеленее.

Если же вслед за первым взглядом бросить второй, разглядишь: старость, как и прежде — не радость. Но и молодость, как в той же присказке, — гадость. Более молодое, а то и вовсе молодое поколение с некоторых пор начало борьбу за пальму первенства «раздраженного ворчания». Взобралось на нее. Теперь на ветвях, где раньше сидела лишь русалка «65 плюс», наверняка встретишь русала «25 плюс-минус». И им есть о чем приятно ворчливо раздражаться — вместе. В месте. И место это все мы знаем. И место это — Всемирная паутина. Паутина в корне изменила нашу жизнь. Все мы — исключения подтверждают правило — в нее влипли. Надежно: влипших мух от котлет не отделить.

Другой гербицид, повлиявший на корень нашей жизни — сотовая связь. С ее развитием связь — в широком смысле, между нами — стала сотовой в том же смысле. Жизнь — что улей. О соотношении в ней рабочих пчел, пчелиных маток и трутней судите сами.
Если вы решили, что в этом месте я проделаю ряд манипуляций, чтобы ритуально принести интернет в жертву, то я удачно ввел вас в заблуждение. Сейчас — о другом. О важнейшем из всех искусств, как сказал бы вождь мирового пролетариата. И сегодня важнейшим из всех искусств для нас является не кино, но фотография. Не та, «проявитель-закрепитель». А новая, дитя внебрачной связи Мировой паутины и сотовой связи.

Generation F

Поначалу «мобила» была переносным уменьшенным аналогом стационарного телефонного аппарата. Но стационарные телефоны были «привилегией». Охватить широкие народные массы мешала «узость» телефонных станций. Номеров хватало не на всех. В этом был свой шарм. Разговор по телефону превращался в ритуал. Появление мобильных открыло ящик Пандоры. Почти по Цою: все, кто молчал, перестали молчать. Фонтан не заткнуть. Болтаем, дамы и господа. Краснобаи вроде меня перестали быть чем-то исключительным, сделавшись общим местом. Как и «ходячие энциклопедии» с появлением Википедии. Обидно, досадно, но ладно, ладно, ладно — как скандируют фанаты.

Не ладно (неладно) другое: мобила сорвала романтический флер с телефонных бесед. Они утратили интимность, став достоянием народа. Нас против нашей воли (?) сделали подслушивающими.

А сегодня эта лежащая в кармане или сумке у каждого штуковина лишь по привычке и недоразумению называется телефоном. В реальности — это чудище: «стозевно и лаяй». Причем для многих и многих важно именно «стозевно»: фото- и видеокамера.
Некогда Борис Гребенщиков пел о поколении дворников и сторожей. Сегодня другой молодой человек Дмитрий Мозжухин поет о поколении ди-джеев и фотографов. Танцуют… ой, снимают все! Простота, с которой любой может сделать фото, ввела любого в заблуждение, что фотография — это просто. Любой уверен, что может «муровца» Хельмута Ньютона запугать. Не может! Потому как фотография — это, ой, как непросто! Но не многие это понимают. Посему в роде человеческом образовался род человеков, который можно назвать «фотографы». Только не путайте их с фотографами!

Сделайте мне красиво

Есть старый и совсем не пошлый анекдот.
Прейскурант в публичном доме: «Заниматься любовью -10 долларов. Подсматривать за занимающимися любовью -20 долларов. Подсматривать за подсматривающим — 50 долларов».

Если допотопные мобилы сделали нас подслушивающими, то современные — подсматривающими!

Вот вам и кардинальное отличие фотографа от «фотографа». Первый видит. Второй смотрит. Первый (со)участвует. Второй смотрит. Первый творит. Второй смотрит. Первый изменяет жизнь. Второй подсматривает за жизнью. Получая извращенное удовольствие: «Смотрите, какой я зоркий сокол!» Не сокол ты, касатик. За плечами минимум один из смертных грехов — гордыня.

Есть и другие, скажем, рукоблудие. Ничего такого. «Фотографы» просто очень любят не только подсматривать и делиться увиденным с другими «фотографами», но и, возложив руки на верную «клаву», оставлять комменты. Кто этим не грешит, спросите? А то! Но привычка подсматривать вызывает к жизни другую — пресловутое брюзжание.
Построят в городе дворец спорта (Триумфальную арку, храм, лестницу с фонтаном, торговый центр — нужное подчеркнуть) — они тут же: «Лучше бы поликлинику построили!» Отремонтируют дворец культуры (подземный переход, мост, площадь) — они: «Лучше бы поликлинику!» Поставят скульптуру звездочета (железнодорожника, льва) — они: «Лучше бы!» Посадят парк (цветы, кусты) — они: «Лучше!» Знаете, что они скажут, когда построят поликлинику? А-а-а, вы знаете! И они знают. Всегда знают, как лучше!

Думаете, я — противник поликлиник? Да, я без поликлиники — никуда! Так что, не нужна нам в городе поликлиника? Не знаю. Неизвестный мудрец сказал: счастлив не тот, у кого много, а тот, кому хватает. А Жванецкий, мудрец известный, говаривал, что нужны не лекарства вообще, а те, которые лечат. Задача все-таки не обеспечить каждого персональной поликлиникой, а сделать так, чтобы он мог получить необходимую медицинскую помощь. В соответствии с уровнем здоровья, глубиной кошелька и наличием времени. Если это сможет обеспечить всего одна поликлиника, так больше и не надо.

Могилев — это я!

Поликлиники нужны, глупо спорить. Но в поликлинике можно только поправлять здоровье, чтобы жить. Жить в ней нельзя! Жить можно в городе, в котором, кроме поликлиник, есть кино- и просто театры, кафе и рестораны, торговые центры и рынки. А также, скажем, Ратуша. Площадь Звезд. Подникольский парк. Дворец гимнастики.

И — да! -Триумфальная арка. Зачем? Затем, что могилевчане, которые жили здесь минимум три четверти тысячелетия, — рождались, рожали и умирали, торговали и воевали, строили и отстраивали родной город — заслужили, чтобы она была. Ты думаешь, арка или парк — игрушка власти? Думай на здоровье. А, думая, походи, поспрашивай: кому могилевчане обязаны, допустим, Звездочетом? Пешеходной Ленинской? А театром или костелом? Кто руководил городской/губернской властью, когда их возвели? Услышишь ответы и поймешь, что, кроме прочего, я имел в виду, когда выше накропал: «Время — общепримиряюще». Не понял? Ладно. Я имею в виду, что нас не будет. И наших детей не будет. А наши внуки-молодожены будут ездить к Триумфальной арке. Наши внучки будут водить детей в Подникольский парк…

Мы нередко воспринимаем наш город отстраненно, как комплекс услуг под названием «Могилев». Ждем, а то и требуем: «Сделайте нам красиво!» Говорим: «Я живу в Могилеве». А правильно: «Могилев — это я».

Скажешь однажды так себе, и не станешь крутить пальцем у виска, когда увидишь, как немолодой мужчина собирает с земли чужие окурки и бумажки и выбрасывает их в урну. Не станешь гоняться с фотоаппаратом за поломанными деревьями, а посадишь новое. И так далее. И чем далее, тем быстрее у нас закончится «разруха». Потому что она — помните профессора Преображенского? — наступает не тогда, когда за тобой не убрали в туалете, а тогда, когда ты пописал мимо унитаза.

И последнее. Дмитрий Ревякин когда-то спел: «Небо зрачком царапал». Вот, одно из руководств к действию. Перестать царапать зрачком асфальт, даже если это объектив фотоаппарата. Чаще смотреть в небо. Можно, конечно, провалиться в яму и неожиданно стать пациентом поликлиники. Так что ямы, несомненно, искоренять надо.

Но, думаю, искореним. Могилевчане, мы такие.

Юрий Романов